Знакомства с мужчинами от 40 до 50

А ну, упрись, сказала, давай, что я, одна надрываться буду, что мне, делов других нету! И он-то захрипел, захрипел и перетащил ногу одну, трясущуюся и скрюченную, в ванну. Другую давай, я ж держу, вон водичка горячая, ну ты упрись, не жалей-то себя, рано еще. И другая его нога, шатаясь и дрожа, опустилась в дымящуюся воду. Ну чего ж вам не живется, заразам, и охота вам ходить-то в говне. Вода теперь шумно хлестала из душа, ванна обмелела, таял и белый чистый столб пара.

Баба стояла с душем в руках, который держала, будто пожарный шланг, и тушила, где видела, оставшуюся тлеть грязь. Думая о той грязи, Антонина вдруг стихла и ослабла, увидав с ног до головы и всего этого человека. Это был молодой человек, чуть не мальчик но измученный и тощий, как старик. Чесотка сделала его кожу одной темнотой, и только лицо да руки были режущей белизны, красоты. Он лежал в корыте грязной больничной ванны так глубоко и убито, будто висел, приколоченный к ней гвоздями. Что баба силилась отмыть как грязь, но так и не отмыла свинцовые полосы, черные пятна были раны.

Доктор, объявившийся под утро в приемном покое, обнаружил, что все спят и в санобработке свежевымытый труп. Узнал от одинешенькой санитарки, что всех она звала, но никто не пришел. Охранники, спросонья, с похмелья, не взяли в толк, что санитарка, будившая их, просила вытащить из ванны труп. Доктор, усталый и дремучий, оформлял теперь, сидя безвылазно в кабинетике, эту смерть. И хоть промаялись почти сутки без дела но теперь, под конец, ругались, что без отдыха все сутки работали. Всех дольше убиралась в санобработке санитарка, глядя безрадостно куда-то под ноги, в пол. И ползала баба с тряпкой и с тазиком, не разгибая спины, из конца в конец, и тихонько от бессилия плакала.

Когда после праздников заработала и приехала труповозка, то не обнаружили тела тела неизвестного. В леденящей пещере морга бетонная лавка была голо покрыта белой, в темнотах мертвецкого пота, простыней. Это чудо, кража трупа бомжа из морга, обнародованное с пылу да с жару столичными газетками, ужаснуло читающую Москву. Декабрь На холме рос густой хвойный лес деревья сходили будто с неба на землю, знакомства с мужчинами от 40 до 50. Ели и сосны обхватывали склоны голыми напряженными корнями, крепя валившиеся стволы, и тяжко трещали.

Которые трезвенники, приходили на работу и уходили, будто их и не было. С такой серьезностью тут относились и к лечению если лекарство прописывали, то раз и навсегда. При открытых ставнях из него доносился щебет, похожий по надрывности на птичий. Поселявшихся в нем людей поили и кормили, будто птенцов, все им приносили. Жили да ходили они дураками, не зная, кто их родил и чего поделывают на белом свете. Были они дураками родными, считай свояками, как у себя дома. Поселили в нем и мальчика Митю Иванова со стариком Карпием, зимой, когда они чуть не пропали. Митя проживал с матерью, которая работала маляром и уставала. Однажды он проснулся и увидал, что мамка спит, хотя давно наступило утро. Митя обрадовался, с ней было хорошо, и потому сам притворился спящим.

Плача, она обнимала и целовала Митю, делая больно, отчего ему нестерпимей хотелось к матери, и он вырывался из ее рук. А твердила она, что они уедут далеко в Москву и станут жить вместе. Было много чужих нарядных людей, которые сидели за накрытым большим столом, загородившим всю комнатку, и жевали. Митя со страхом глядел на них и сам ничего не мог съесть, хоть эта женщина ему накладывала. Когда она ночью заснула и остановился поезд, он спрыгнул на землю и убежал, чтобы вернуться домой, к своей матери. Но заблудился зимой, так что, неизвестного, арестовал его милиционер. А Карпия подобрали зимой на трубах теплоцентрали, где он отогревался в стужу. На прорыв послали ремонтников, которые и обнаружили неживого старика.

Когда бывало тепло, выпрашивал кругом слезливо Жрать хочу, давай жрать! Карпий любил кашу, но не наедался тем, что накладывала в железную миску повариха. Он слюнявился и канючил на извечный свой лад Жрать когда будем? Нянька Пахомовна, дежурившая днями, привязалась к мальчику и невзлюбила старика. Или отговаривалась, когда ей пеняли, что уработает себя Такая моя привычка, знать, сиднем не усижу.